Вепрь - Страница 77

К оглавлению

— Первак, признал Голубу, жену твою стало быть и…

— Я слушаю, Осьма.

— Повел себя непотребно.

— Разве на ней не было платка? — Вид и без того был не радужный, а тут уж мрачный как грозовая туча.

— Дак, был, как же не было.

— Она дала какой повод? — Уже едва не рычит.

— Не было этого. Обознался он по молодости, по дурости. Простил бы ты его, Добролюб. Чего молчишь аспид?

— Дак, а что было-то, — ничего не понимая затряс головой парень, — кто это меня так приложил?

— Я гляжу, он ничего не понял.

— Дак, Добролюб, твой холоп-то тоже на вольного руку поднял, — это уже старший охранник. Э-э не-эт, ребятки. С больной головы на здоровую? Так не пойдет.

— Мой холоп, за хозяйку вступился, коли слова Осьмы верные и за то, я ему половину долга с легким сердцем прощаю.

— Добролюб, мой человек позволил вольность, твой поставил его на место, мы от сердца просим прощения. Может так, миром и разойдемся.

А ведь купец не из последних и не требует, просит. Можно и гордую позу принять, но тут уж может выйти что угодно. Коли купец начнет давать в обиду своих людишек, то потом в охрану сможет набрать только шваль какую, потому, коли упрутся, то станет он за своих скалой. Виктор прав, но тут если начать по закону разбираться всяко может получиться, ить Голубу никто не хватал, руки не выворачивал и в темный угол не волок. По дурости и младости лет не обратил внимания как платок повязан, вот и допустил вольность, но ведь остановился, дальше продолжать не стал. А тут Ждан, весь такой героический и по закону не правый.

Это только на первый взгляд, в этом мире все просто. Оскорбили тебя, достал нож и зарезал. Закон, он и есть закон, в любом мире. Да, тут он не страдает той казуистикой, что в его мире, он более жесткий и прямолинейный, но он тут есть и никуда от этого не деться, общество просто не может существовать без законов. Даже у преступников, он есть, и чтут они его, пуще чем люди государственные.

— Добро, Осьма. Но на будущее знай ты и ты артельщик, — это к старшему охраннику, — как завтра поутру сей добрый молодец покинет двор, боле ему тут рады не будут и не будет ему здесь ни глотка воды, ни куска хлеба, ни соломки подстелить, ни угла тело на отдых определить.

— То правда твоя, Добролюб. Как скажешь, так оно и будет.

— Ждан, Горазд, гости голодные сидят. Не дело.

Убедившись, что мир восстановлен Виктор направился на второй этаж. Как и следовало ожидать, жена была на хозяйской половине в их спальне. Обливаясь горькими слезами, она во все глаза смотрела на дочурку, жадно припавшую к материнской груди, и было в Голубе в тот момент поровну, и нежности, и горечи, и боли.

— Голубушка.

— Ох, Добролюб, прости ты меня дурру грешную, — не выдержав разрыдалась молодая мать, всячески при этом стараясь, чтобы дитю было удобно. Дочурка-то чай ни при чем, что мамка у нее непутевая.

— Да за что винишься-то? — Виктор присел на кровать и прижал ее головку к своему плечу.

— За то, что согласилась пойти за тебя, на доброту твою польстившись, а ить не все такие добрые. Эвон, прошлое мое аукается и еще аукнется, люди они все видят и ничего не забывают.

— То ерунда. Не обращай внимания. На то ты теперь и мужняя жена, чтобы муж за тебя горой стоял. Не боись, я крепкий, выдюжу.

— Ага-а, что же ты, супротив всего люду пойдешь?

— С чего супротив всего? Эвон наши в дому, да в селе соседнем, все знают о твоем прошлом, но разве кто что худое сказал? Да и это, по дурости младых лет вышло.

— Дак…

— Все, я сказал. Не хватало чтобы у тебя молоко пропало. Дите должно материнским молоком вскармливать, а от твоих переживаний оно у тебя очень даже свернуться может. Забудь. Ничего не было. И помни, ты жена моя не потому что дитем охмурила, а потому что я того возжелал. И вообще, это… Как там, а?

— Ох и бесстыдник.

— Чья бы корова мычала.

— Дак нельзя, еще.

— Э-эх, ба-абы. Как работать, словно ломовая лошадь, так можно.

— …,- картина под названием — "Возмущению нет придела".

— Вот, вот такая ты мне нравишься больше. Ты, это… Голубушка, коли не хочешь никого видеть, так сиди тут, отдыхай.

— Прятаться? Ну уж нет. Коли мужняя жена, так пусть все видят. Вот только дочку уложу.

— Вот и молодец. А дочку как докормишь мне давай, мы до темна еще воздухом подышим.

— Добролюб, совсем дитя избалуешь, она же с рук потом не слезет.

— Слезет, куда денется, — счастливо улыбнулся Виктор. Вот так всегда, плохое проходит как грозовая туча, а омытую дождями землю снова ласкает солнце.

ПРОДА

ГЛАВА 8

Раннее утро. Поля кутаются в дымку, которая очень быстро истает стоит только появиться солнцу, полноценного тумана не получится, тут ведь нет больших рек, так речушки и ручьи, но дымка есть, явный предвестник погожего дня. Вот первые лучи полились на землю и воздух тут же стал звонким и прозрачным. Пение полевых птах, гомон на птичьем дворе, мычание коров, требующих к себе внимания, блеяние козы, всхрап лошадей в конюшне. Вот брякнула цепь, стукнул засов, скрипнула створка ворот, это Ждан ворота отворил. Ночь прошла, так что нечего им быть запертыми, тут всегда рады путникам. Опять же, селяне вскорости подтянутся. После того как работа над станками была закончена и Богдан пару седьмиц назад убыл в Рудный, Виктор разрешил его сыну принимать заказы от селян, оно и практика и опять же страда, а сельский кузнец явно не поспевает с заказами, с соседями все же нужно ладить. Вокруг здоровый запах древесины, сена, навоза, готовящегося завтрака, из кузни потянуло дымком от угля и раскаленным железом. Красота!